Летняя вьюга - Страница 25

— А звуки считывать? Ну, в какой-нибудь точке твоей ноосферы?

— На что считывать?

— Ну, смотри. Берёшь какой-нибудь пробный объём воздуха, он сжимается и разжимается, когда звуковая волна идёт. И приводишь эти колебания прямо на свою барабанную перепонку, только осторожно с ней. Как бы ставишь жесткую связь, как игла патефона, с пластинки на мембрану.

— Я попробую.

Дрова снова взлетели под крышу навеса, и на этот раз сложились вполне товарно.

* * *

— Это до-физика? — С места спросила Светлана деда.

— Да, хотя сам термин бессмысленный, всё, что есть — физика. Просто лежит уровнем ниже, нами не изученном. Скажи, она нас сейчас видит?

— Думаю, да еще.

Минут пять шли молча.

— А… слышать нас, считывая звуковые колебания, она умеет?

— Не говорила, но вчера вроде не могла.

— Хорошо. Вроде отсюда уже больше семисот. Что родителям вашим говорить будем?

— Правду, но только когда приедут. До декабря ещё долго. Мы договорились по любой связи ничего не обсуждать.

— Правильно. Но, как я понял, она летает… что ей те границы…

— Я уже над этим думала. Если захочет к маме, хрен поймаешь… Знаешь, я Дашку люблю, очень… но жить в этом её… стеклянном яблоке… она же нас с мужем видит… Джа не знает, а мне… это как голой на семинар придти…

— Хочешь съехать от неё? Ну, на лето решаемо, она в Крыму до сентября может как всегда сидеть, у неё через неделю занятия кончатся — и вперёд. Вот только изучать её как-то надо…

* * *

— Слышишь их? — Мыш отобрал у Дарьи литровую банку с жалким остатком варенья.

— Даже не вижу, вне зоны доступа. Дед хитрый.

— Да уж. А в синей четвёрке что играет?

— «… золотые купола да медный звон, о любви моей звонят колокола…», фу, шняга какая-то!

— Как есть шняга… ээ, стоять! — Мыш попытался ухватить банку, но стекляшка выскользнула из его пальцев и перелетела в руки рыжей.

— Не поймаешь!

— Ну, погоди! — Дима, вскочив, попытался догнать наглую девчонку, что на огороженном участке ему бы несомненно удалось, не обладай Дашка вертикальным взлётом. Расположившись на ветках огромной липы метрах в четырёх от земли, фея Максвелла продолжила демонстративно поедать сладость, не забывая строить Мышу рожи и показывать язык.

«Ох, ну и объектик нам достался… детский сад же…»

— Мыш!

— Да?

— Я не хочу быть подопытной крысой. Я боюсь. Даже вас боюсь, вы меня любите, но и разобрать на винтики хотите, чтобы узнать, как я работаю.

Неожиданный, но в какой-то степени справедливый упрёк Дарьи застал Диму врасплох. Действительно, они во всех разговорах с чудо-девушкой постоянно напирали, что она должна давать себя изучать и не кочевряжиться, ради светлого будущего планеты, естественно, должна молчать и никак не раскрывать чужим своей силы, ради безопасности своей и близких, должна продолжать жить как раньше, никак не меняясь, ради того же… должна, должна. И всё это должна пятнадцатилетняя оторва, с которой и без сверхспособностей сладу не было. Она же просто взорвётся, как ударно обжатый закритический кусок плутония — заряд ядерной бомбы.

— Слезай, чудо. Не буду я у тебя отбирать…

— А уже нечего!

— Да, варенье это хитрый предмет. Почти как мёд. Так вот. Ты не крыса, ты жар-птица. Одно твоё пёрышко может обогреть целые города.

— Или сжечь. А жар-птица тоже сидела в клетке. Не хочу. Хочу быть героиней. Защитницей мира. — Рыжая бесстрашно спрыгнула с немалой высоты, мягко оттормозившись перед приземлением. — Почему я должна сидеть под плинтусом? Это моя страна, это моя планета!

«Уже живёт в трех измерениях, высоты вообще не воспринимает, правда как птица…»

— Чем сжечь, до тебя наделать успели… а что про героев… знаешь, кто золото спёр?

— ??? — Казалось, глаз больше уже быть не может, ан — нет предела совершенству.

— Анекдот такой был, — объяснил Мыш, — еще до того, как ментов в полицаев перекрестили. Типа, загадка. По углам комнаты сидят: Баба-Яга, Кощей Бессмертный, умный мент, глупый мент. Посреди комнаты сундук с золотом. Свет на секунду гаснет, потом включается — сундука нет. Кто спёр золото?

— Знаю. Глупый мент. Все остальные — сказочные персонажи. На анекдотах-ру было.

— Ты сама себе ответила, просто замени Кощея на Бэтмена, а Бабу-Ягу на свою любимую Шторм, например. Жизнь не оперетта, где все на сцене пляшут и поют. Не комикс и не онемэ. Ты считаешь, что стала всемогущей, но это не так. Ты очень сильная, да, но ты не можешь не спать, скажем. И постоянно сторожить нас, чтобы мы не оказались в заложниках. Мы повторяемся, я это уже объяснял. И ещё один аспект. Если мы ничего о твоей силе не выясним, а ты откроешься, общественное мнение запишет тебя в новый вид. Плевать, что будешь единственная в мире суперочка, плевать, что природа твоих способностей ни разу не генетическая, гадом буду, главное — никакой личной жизни, не говоря уж о детях… оценила?

* * *

— Дед, так что случилось?

Чекан мало с кем мог поговорить откровенно. Обычно это «откровенно» означало положение дел в науке, его специальности, и вообще. С переходом на незавидную судьбу земной цивилизации. Коллеги-ровесники разъехались или поумирали, молодёжь его в основном не понимала. Не понимали даже сыновья, поминая историю с «большим гудронным коллайдером» и «алфизиками». Наиболее близкий ему теоретик, профессор Музалевский, сейчас читал лекции в Калифорнии, «китайским студентам за американские деньги». Старшая внучка Чекана, в отличие от её отца, могла воспринимать «дикие» идеи, не отвергая их сходу.